Я посмотрел на него и вспомнил о небольшом эксперименте, который он показывал мне некоторое время назад. Тогда мы были там же, где и сейчас: на Вершине, как тибетцы именуют Поталу. Мой Наставник зажег в темноте свечу. Ее свет мерцал в ночи. Затем он поместил перед свечой увеличительное стекло и сфокусировал с его помощью на стене яркое пятно. Для того чтобы усилить этот эффект, Наставник расположил за свечой отражающую поверхность, в результате чего световое пятно на стене стало еще ярче. Я упомянул об этом, и он сказал:

— Совершенно верно! С помощью соответствующих средств можно сфокусировать мысль и послать ее в определенном направлении. Фактически, у каждого человека есть своя ментальная частота, а это значит, что мозг человека излучает большую часть энергии в определенном диапазоне. Если мы определим этот диапазон и настроим на него свои ментальные вибрации, нам без труда удастся передать телепатическое сообщение, на каком бы расстоянии от нас ни находился человек.

Он пристально посмотрел на меня и добавил:

— Запомни раз и навсегда, Лобсанг, для телепатии расстояние не имеет значения. С помощью телепатии можно передавать сообщения через океаны и даже в другие миры!

Признаюсь, мне очень хотелось испытать себя в области телепатии. Я воображал, что разговариваю с теми из моих друзей, которые находятся в других ламаистских монастырях, таких, как Сера, или даже в удаленных районах. К тому же, мне казалось, что все мои усилия должны быть направлены на овладение навыками, которые мне могут пригодиться в будущем, — а оно, в соответствии с пророчествами, не предвещало мне ничего хорошего.

Наставник снова прервал мои мысли:

— О телепатии мы поговорим позже. Когда-нибудь мы с тобой займемся также ясновидением, ведь у тебя имеется естественная склонность к нему. Ты сможешь развить свои способности быстрее, если будешь разбираться в механике процесса. Ясновидящий должен уметь управлять колебаниями своего мозга и настраиваться на частоту «Хроник Акаши». Однако приближается ночь, и мы должны прекратить нашу беседу и лечь спать, чтобы хорошенько отдохнуть до утреннего богослужения.

Он поднялся на ноги, а за ним и я. Я почтительно поклонился Наставнику и пожалел, что еще не способен выразить то глубокое уважение, которое питал к этому великому человеку.

По его устам пробежала мимолетная улыбка, он сделал шаг вперед, и я почувствовал, как мне на плечо легла теплая рука друга. Он ласково похлопал меня по плечу и сказал:

— Спокойной ночи, Лобсанг, мы не можем больше задерживаться, а то превратимся в сонь, которые все никак не могут проснуться для участия в церемонии.

В своей комнате я некоторое время постоял у окна. В лицо мне дул холодный ночной воздух. Я смотрел на далекие огни Лхасы и размышлял обо всем, что сегодня узнал и что мне еще суждено узнать. Я ясно осознал, что, сколько ни учись, впереди тебя ожидает еще больше неизвестного. Меня интересовало, придет ли этому когда-нибудь конец. Я вздохнул — как мне показалось, от отчаяния — и, завернувшись поплотнее в мантию, улегся на холодном полу и уснул.

Глава 7

ВЫХОД ИЗ ТЕЛА

Ледяной ветер дул с гор. Песок и даже мелкие камни проносились в воздухе, и казалось, большинство из них стремится попасть в наши съежившиеся тела. Мудрые старые животные стояли, повернувшись к ветру и опустив головы, — чтобы он не забирался под шерсть и не отнимал драгоценное тепло. Обогнув угол Кунду-Линг, мы свернули в Мани-Лакханг. Внезапный сильный порыв ветра раздул мантию одного из моих товарищей и, словно бумажного змея, поднял его в воздух. Пораженные этим, мы стояли, раскрыв рты. С распростертыми руками и развевающейся на ветру мантией он казался летящим гигантом. Затем ветер приутих, и Юлгай — а это был он — камнем упал в Калинг-Чу. Мы сломя голову бросились туда, опасаясь, как бы он не утонул. Добравшись до берега, мы увидели, что Юлгай стоял по колено в воде. Вдруг с воем налетел новый порыв ветра, закружил Юлгая и бросил его обратно к нам. О чудо из чудес! — он оказался мокрым только ниже колен. Мы поспешили прочь, прижимая мантии к телу, чтобы ветер не смог повторить свою шутку.

Мы шли вдоль Мани-Лакханг. Идти было чрезвычайно легко — ветер дул в спину, и нам оставалось только поддерживать вертикальное положение. В деревне Шо мы встретили группу одетых в маски женшин, которые искали укрытие. Мне всегда было интересно угадывать, какие люди скрываются под масками. Обычно, чем «моложе» лицо, изображенное на маске, тем старше женщина, скрывающаяся под ней. Тибет — суровая страна, с завывающими ветрами, которые сдувают с гор потоки песка и камней. Чтобы защититься от штормовых ветров, мужчины и женщины часто носят маски. Эти маски делаются из кожи, с прорезями для глаз и рта. Носящие их люди обычно пытаются изобразить на масках свой характер.

— Давай пройдем по Торговой улице! — постарался перекричать ветер Тимон.

— Пустая трата времени, — ответил Юлгай. — При таком ветре торговцы закрывают ставни. Иначе ветер унес бы все их товары.

Мы спешили и шли вдвое быстрее обычного. Когда переходили мост Туркуаз, ветер дул так сильно, что нам приходилось держаться друг за друга. Оглядываясь назад, мы видели, что Потала и Железная Гора укрыты мрачными тучами, — с вечных Гималаев неслись огромные массы песка и камешков. Мы торопились, зная, что если не поспешим, эти черные тучи догонят нас. Мы миновали дом Доринга, находящийся сразу за Внутренним кольцом вокруг огромного Йо-Канга. Беснующийся ветер бил нас по незащищенным головам и лицам. Как раз когда мы находились перед собором Лхасы, Тимон инстинктивно поднял руки, пытаясь защитить глаза, и ветер тотчас же ухватился за его мантию и задрал ее выше головы так, что тот оказался совсем голым, словно очищенный от кожуры банан.

Камни и ветки катились вниз по улице нам навстречу, оставляя на ногах синяки, а иногда и царапая до крови. Небо потемнело еще больше и стало чернее ночи. Толкая перед собой Тимона, который боролся с обмотавшейся вокруг головы мантией, мы вошли в храм. Внутри царила глубокая успокаивающая тишина. Сюда на протяжении трех тысяч лет приходили паломники. Здесь сами стены излучали святость. Каменный пол покрылся выбоинами и трещинами от прошедших по нему ног многих поколений пилигримов. Даже воздух казался здесь живым — за прошедшие века здесь было воскурено столько фимиама, что, казалось, он одарил храм своей собственной духовной жизнью.

Здесь стояли потемневшие от времени колонны, и сквозь вечный мрак проникали тоненькие лучики света. Слабо мерцало золото, отражая свет масляных ламп и свечей, которые были не в состоянии рассеять царившую там тьму. Эти маленькие сияющие огоньки заставляли метаться по стенам храма тени Святых фигур в гротескном танце. Бог с богиней танцевали в нескончаемой игре света и тени, в то время как мимо ламп проходила нескончаемая процессия паломников.

Тончайшие лучи света всех цветов радуги отражались от огромной горы драгоценностей. Алмазы, топазы, бериллы, рубины и жадеиты сверкали внутренним огнем, создавая постоянно меняющийся, словно в калейдоскопе, цветной узор. Большая ажурная железная сеть с ячейками настолько мелкими, что невозможно было просунуть руку, охраняла самоцветы от тех, чья алчность брала верх над честностью. Здесь и там в бриллиантовом мраке, возле железных занавесей, блестели пары красных глаз, как доказательство того, что храмовые кошки всегда настороже. Неподкупные, не боящиеся ни человека, ни зверя, они восседали на бархатных подушках. Но в их мягких лапках были спрятаны страшные в ярости когти. Эти кошки работают парами. Им, чрезвычайно умным, достаточно одного взгляда, чтобы понять ваши намерения. Малейшее подозрительное движение к охраняемым ими сокровищам, и они станут воплощением дьявола — одна вцепится вам в горло, в то время как вторая — в правую руку. Только смерть или подошедший вовремя монах могут заставить их ослабить хватку.